«В моем возрасте волноваться по такому поводу уже неуместно», — это слова Аллы Левушкиной, когда журналисты принялись расспрашивать её о её чувствах в связи с вручением ей престижной врачебной премии под названием «Призвание».
Путь доктора: советский врач Алла Лёвушкина продолжала оперировать в 90 лет
Образование она получила у знаменитых хирургов, совершая поездки к пациентам верхом и на самолете, и спасала жизни самых тяжёлых больных. Всё началось с книги, которую Алла прочитала в детстве, и это стало для неё поворотным моментом.
На протяжении всей своей жизни Алла Левушкина даже в 90 лет продолжала проводить операции и не собиралась уходить на пенсию. Каждый её день был строго расписан. Если она не принимала пациентов в поликлинике, то находилась в операционной больницы. У её кабинета в поликлинике всегда образовывалась очередь, и люди стремились попасть именно к ней.
Активная и опытная
Рано утром она спешила на работу: невысокая, с ростом всего 152 сантиметра и цепким, строгим взглядом, который внушал спокойствие больным. Затем Алла направлялась в больницу, где каждый неделю проводила 3-4 операции. В самых сложных случаях молодые коллеги обращались к ней за советом, и зачастую её мнение оказывалось решающим. За свою жизнь доктор Левушкина выполнила более 10 тысяч операций. Кроме её выдающегося интеллекта, ей дарованы хорошие руки, что чрезвычайно важно для хирурга. Работа придавалась ей сил для продолжения жизни: «Я иду в больницу, еле передвигаю ноги, но как только вхожу в операционную, сразу преображаюсь, ощущая прилив энергии. Во время операций скучать мне не доводится».
О детстве
Я из Рязани, мои родители тоже были из Рязани. Моя мама сначала работала учительницей, а затем — счетным работником. Она была глубоко верующим человеком, и когда в советское время начали снимать с детей кресты, она решила сменить профессию и перешла на работу в счетоводство. Затем стала бухгалтером.
Отец работал лесоводом. Он окончил лесной институт и трудился в Рязани, а также часто ездил по другим городам.
У меня также был брат, который, к сожалению, умер. Он был поэтом, и у него вышел сборник стихов. Он жил в Рязани, затем переехал в Архангельск.
Я помню, что мы жили очень дружно. У меня также был двоюродный брат, который, конечно, иногда подшучивал надо мной, как над девочкой. Однако у нас в любом случае царила дружеская атмосфера. Мы любили животных: у него был кот, у меня — кошка.
Воспитание было довольно свободным. Мы могли делать что угодно, но при этом никогда не делали ничего плохого. Живя на Волге, мы часто купались и наслаждались нормальной жизнью. За нами особо не следили.
Точно так же к учебе у нас было свободное отношение: нас не контролировали, каждый занимался, чем хотел. Мы имели возможность отмечать выпускные вечера, и приходили домой даже поздно. У нас было много возможностей для реализации себя.
О войне и Победе
Я помню, когда началась война. Двадцать второго июня у нас как раз проходил выпускной вечер, я заканчивала седьмой класс, а мой брат — десятый. Мы с подругами долго гуляли, а пришла домой около полуночи. Брат вернулся почти под утро.
Когда я пришла, мама знала, что мы гуляем, и сказала: «Ну, ложись спать». Я легла и уснула, а утром просыпаюсь от звога: объявили войну. Страшно было и очень тревожно.
Позже пришел Анатолий, который тоже долго гулял. Они узнали о войне и пришли в приподнятом настроении, собираясь сразу идти на фронт — это был дух времени.
Наша семья не была в эвакуации, мы оставались в Рязани, просто уехали жить в лес. Отец работал лесничим и, когда немецкие войска начали приближаться к Рязани, он нас вывез в лес. Там мы жили, и, конечно, страдали от голода, но не оставляли учёбу: я закончила десятый класс с отличием во время войны.
День Победы я помню очень хорошо. Годом ранее я не смогла поступить в медицинский, год был потерян, и я поступила в педагогический. Брат учился в рязанском университете.
В это время мы отдыхали и спали. Брат, почему-то, тоже был дома, не помню по какой причине. Вдруг мама вбегает и говорит: «Что вы спите? Победа!» Мы были так счастливы, все бросились в институт. В общем, все было полным восторгом: мы обнимались, пели, веселились, а затем собирались за столом.
Первые пирожные
После войны Алла Левушкина поступила во Второй московский медицинский институт имени Сталина (ранее он носил имя Пирогова и сейчас возвращено это наименование).
Мы очень любили свой институт. Помню, была такая песня: «Где-то там на Малой Пироговке хорошо знакомый дом». Это заведение стало для меня настоящим домом. Мы соперничали с Первым медицинским институтом, считая себя лучшими! Встречались, в основном, на демонстрациях.
Знаете, я очень любила те времена. Первые послевоенные годы были полны голода. Мы, студенты, просто выживали. Однако через два года всё стало налаживаться. Если раньше нам не хватало хлеба, то вскоре стали появляться пирожные.
Мы, молодые девушки, любили радовать себя этими лакомствами. Иногда мы хулиганили: катались в трамваях без билета, а сэкономленные деньги тратили на сладости. Контролёры порой ловили нас и отправляли в милицию, а там их только ругали: «Ну что, опять деньги потратили на пирожные? Так, марш домой учиться!» — и отпускали.
Боевое крещение
С третьего курса Алла начала свою практику. Её первым учителем стал Борис Петровский, знаменитый советский хирург и академик, впоследствии министр здравоохранения.
Петровский был профессором в четвертой городской больнице Москвы, где Алла занималась в хирургическом кружке. Она была маленького роста, отличалась среди однокурсников, всегда в безупречно белом халате, с аккуратной прической.
«Вы будете мне ассистировать», — обратил внимание на неё Борис Васильевич и предложил помочь. «Я так обрадовалась! Сразу залезла на скамеечку, чтобы помочь. Я была такая маленькая, что не могла дотянуться до операционного стола, для нормальной работы приходилось вставать на подставку. Так я и работаю всю жизнь, используя специальную подставку. Хотя однажды условий не было, и пришлось стать на таз, — рассказывает Алла Левушкина.
Операция по удалению опухоли молочной железы была в разгаре. Вдруг брызнула кровь, и она даже попала на потолок, а также на лицо Аллы. Борис Васильевич глянул на меня и сказал: «Ну вот, я окрестил вас в хирургию!» Позже, когда я уже была проктологом, а он не стал министром, мы встретились на каком-то мероприятии. Он меня узнал, возможно, запомнил по росту. Он спросил: «Ну что, значит, стала хирургом?» Мы оба засмеялись.
Верила в товарища Сталина
Каждое утро в 9:30 Алла Ильинична была на рабочем месте. У неё в поликлинике выстраивались длинные очереди. А затем она снова принималась за операции. Сколько она их провела? Она никогда не считала. Коллеги утверждают, что это более 10 тысяч. Она никогда не отказывала никому, лечила даже тех, кого оставляли без помощи ведущие врачи Москвы.
В свободное время, когда такое случалось, она любила читать. «Я просто брала книгу в руки и погружалась в неё, отдыхая», — рассказывала она. Но освоить компьютерную грамоту ей так и не удалось. «Это не для меня, даже перед операцией предпочитала освежить свои знания, посмотрев анатомический атлас, а не лежа за компьютером».
По городу она чаще всего передвигалась пешком, лишь в 91 год начала пользоваться такси, по её словам: «Уже заслужила», — как шутливо заметила она. Пациентам, приходящим к ней на приём, она говорила: «Не смотрите на мои морщины и на то, что ноги уже с трудом ходят. Руки до сих пор работают, как в молодости, и голова в полном порядке». Так и было: даже в возрасте 90 лет она продолжала выполнять операции.
Несмотря на свой самоотверженный труд, у Аллы Ильиничны никогда не было званий. Когда ей предлагали собрать документы и отправить их, чтобы получить звание или премию, она только махала рукой: «Бюрократия!» Ей не нравилось заниматься пустыми формальностями. Лишь в 2014 году, когда о её удивительной работе начали говорить в СМИ, она получила премию «Призвание» в номинации «За верность профессии».
Все пациенты говорили о ней как о «враче от Бога». Она сама признавалась, что верила в высшие силы. Однако к вере Алла пришла только в зрелом возрасте. В молодости её мама старалась приобщить её к религии и даже покрестила. Но Алла была рьяной коммунисткой, верила в светлое будущее и в товарища Сталина. С течением времени же она смогла найти свою истинную веру, и эти два взгляда как-то чудесным образом сосуществовали в ней. Она до последних дней, если видела портрет Сталина в печати, никогда его не выбрасывала, но при этом регулярно ходила в церковь и соблюдала посты.
К тому же, у неё дома жили 12 котов, а на окне стояла кормушка, которую она каждый день заполняла для птиц, собирающихся со всего двора. Хирург однажды призналась, что любит животных, вероятно, даже больше, чем людей, но меньше, чем своих пациентов, которым она дарила надежду и жизнь.
«Сталин, посмотри на нас!»
Верность своей профессии Алла Ильинична хранит уже 63 года. «Вообще, я мечтала стать геологом — мне нравилась жизнь на природе, преодоление трудностей. Но после того как прочитала «Записки врача» Вересаева, решилась поступить в медицинский — была крайне романтичной барышней. В 1945 году конкурс во Втором Московском медицинском институте имени Сталина был огромным, и это ещё больше подстёгивало меня. Мне говорили: «Куда ты лезешь, деревенская», а я решила: рискну».
О своих первых студенческих годах Алла Ильинична отзывается очень лаконично: «Голодали мы, вот и всё». Студенты получали талоны на питание, но еда была крайне скромной: бульон, а не суп. Зато раз в месяц студенты мединститута получали бутылку спирта, на которую можно было обменять буханку хлеба на рынке.
«Мы выжили только благодаря тому, что кормились в общежитии сообща. Мои родители, хоть и сами недоедали, присылали немного картошки из нашей рязанской деревни. Другим студентам передавали сало и крупу. Так и держались на плаву. Запомнила одну девочку, которой прислали огромного леща. Это было невероятно! Мы ели эту рыбу целую неделю, и даже суп сварили из оставшихся костей».
С большим энтузиазмом Алла Ильинична вспоминает праздничные демонстрации. «Это было так красиво и весело. Мы проходили мимо Мавзолея и кричали: «Сталин, посмотри на нас! Смотри на нас!» — он сидел в обычном кителе, слегка махал рукой, и каждый верил, что он смотрит именно на него. Мы очень любили Иосифа Виссарионовича, так как это был выдающийся человек. После войны он поднял страну, каждый Новый год — цены снижались. Как можно было его не любить за это? К третьему курсу у нас уже начали появляться соевые пирожные по 40 копеек. При этом проезд от общежития до института тоже стоил 40 копеек, так что мы часто ездили «зайцами». Контролёры не выдерживали и отправляли нас в милицию, а дежурные там разводили руками: «Что с вами делать? Опять деньги проели? Бегите на лекции, больше не попадайтесь!» На нашем выпускном банкете в 1951 году у нас было настолько много еды, что мы не знали, с чего начинать. Страна стала жить сытно и радостно. Хотя все понимали, что творится в стране, и знали о репрессиях. Брата моего отца посадили за анекдот. Наверное, не было ни одной семьи, где кто-то не пострадал от репрессий, но в каждом доме всё равно висел портрет Сталина. Мы все понимали происходящее, но верили, что он был не виноват в том, что происходило. Ведь он много чего и не знал».
Когда Алла Ильинична окончила институт, она была уже вполне опытной: она могла делать аппендициты и зашивать грыжи. Она запомнила своего первого пациента: трахеотомия была совместно с коллегой, и он начал сильно кашлять. «Кровь брызнула даже на потолок. Думаю, какую же кровавую профессию я себе выбрала», — вспоминает она.
В родной Рязани молодая хирург начала свою работу в санитарной авиации. «Старым врачам не хотелось заниматься перелётами по области, так что мне с радостью говорили: «Дочка, давай, слетай». Так я проработала 30 лет, это было как бы моё призвание. Тогда пилоты получали специальные значки за часы налета, и они шутливым образом говорили, что и мне давно пора получить подобный значок — вроде шутка, но факто, что часов налета у меня было достаточно. Но мне была интересна эта работа. Раньше мы оперировали в районных больницах, а нас, хирургов из области, вызывали на самые сложные случаи. Запомнила случай, когда в сарае зашивали грудную клетку: пациент получил самострел в лёгкое, всё вывалилось, и транспортировать его было невозможно. Ничего, он выжил. А однажды нас в селе встретили волки — пилот не хотел приземляться, боялся: «Сожрут вас, доктор!» А я ответила: «Садись! Давай попробуем!» В итоге всё обошлось, машина быстро подъехала, и я успела быстро перепрыгнуть в неё».
«Не бойся. Улыбайся!»
«Проктология — это одно из сложнейших направлений в хирургии, — говорит Левушкина. — Сегодня есть много инструментов, а раньше всё делалось только руками, это была настоящая ювелирная работа. Специалистов не хватало, во всей России хирургов-проктологов можно было пересчитать по пальцам — не было желающих работать с такими случаями. Считалось, что это грязное и слишком сложное дело. Я загорелась желанием, когда нам предложили курсы по проктологии. «Отправляйте меня!» — сказала я начальству. Они организовали совещание, потому что в Рязанской области не было ни одного хирурга-проктолога. Но один доктор предложил: «Посмотрите, у Левушкиной рост подходящий: полтора метра. Вот ей и стоит заняться проктологией».
Алла Ильинична продолжает оперировать до сих пор — к ней в поликлинике выстраиваются очереди на прием, в 11-й городской больнице Рязани также. «Больные просто одолевают меня. Все стремятся на операцию именно ко мне. Почему? Спросите у них». Мы поинтересовались. Нина, жительница Рязани, готовится к операции: «Я хотела только к Алле Ильиничне. У неё такой опыт, её так хвалят люди». Нина нервничает, её даже немного трясёт от страха. «Чего ты боишься? — Алла Ильинична наклоняется над операционным столом. — Что дрожишь? Всего на полчаса делов, сейчас сделаем анестезию, ты заснешь, проснешься — и проблемы не будет. Улыбайся!» Нине делают наркоз, а к Алле Ильиничне пригоняют специальный стул на колесиках: «Карета подана!»
«Назовите свою статью «Бабушка с огоньком», — подшучивает ассистент хирурга Владимир Добрынин, а потом серьёзно добавляет: — Не смотрите на возраст Аллы Ильиничны. У неё рука всё ещё крепкая. Мы с ней делаем около 150 операций в год. В этом и прошлом годах смертность — нулевая». В проктологии показаниями к операциям часто являются запущенные случаи, нередко связанные с онкологией, поэтому такая «нулевая смертность» — отличный показатель. Аллу на улицах узнают уже более 50 лет, и люди подходят, говорят: «Вы меня не помните, но у меня всё хорошо, я живу». Они приносят ей благодарности. Некоторые даже целуют её. «Я маленькая, ничего не стоит обнять или поцеловать. Один подошел: «Ох ты, моя дорогая!» — и сильно зажал в объятиях, как котёнка. В итоге я не могла вздохнуть. Оказалось — сломал мне ребро».
Пациенты потом одаривают её — такое тоже бывает. «Раньше дарили хрусталь, конфеты. У меня был целый шкаф, заполненный «Красной Москвой». Недавно мне подарили кролика — сказали, что зарезали специально для меня. Я лицемер, мясо ем, но не могу есть того, кто был убит ради меня, поэтому позвонила племяннице: «Забери кролика». Лет 30 назад кухарка нашего первого секретаря, у которой была онкология, прислала мужа с мешком консервов, мяса и сыра. Когда мой брат приехал в гости и открыл мой холодильник, он был в полном шоке: «Ну ты и живёшь!» Кстати, кухарка до сих пор работает, я её не так давно видела».
Каждое утро она молится за своих пациентов. «Я пришла к вере еще в 60 лет. До этого я была убеждённой атеисткой, увлекалась философией, читала труды Гегеля. Но меня смущал марксизм-ленинизм, который утверждает, что абсолютная истина непознавема. Странное утверждение для материалистов. Я задумалась: какая же тогда абсолютная истина? Так и пришла к вере. Хожу в церковь, молюсь утром и вечером своими словами: за пациентов, особенно за самых тяжёлых, за своих близких и о себе, чтобы продержаться ещё немного. Почему я до сих пор продолжаю работать? Прежде всего, это ещё очень интересно: победить, вылечить. У меня были множество чудодейственных исцелений. Помню, молодая женщина с неоперабельной опухолью прямой кишки — вся на грани. Но я была смелой, и никто, кроме меня, не взялся за дело. Я её прооперировала, и она пошла на поправку — как это произошло? Прошло уже много лет, эта пациентка жива, её дети выросли. А ещё я работаю, чтобы поддерживать своих близких. У меня нет детей, замужества тоже не случилось, зато есть племянник-инвалид, которому я помогаю, у него еще семеро кошек на попечении, а у меня еще свои семеро».
